Форум Tri.by

Велогонщик, 40 лет, Остин, штат Техас

Обращаясь ко всем, кто плюет на велоспорт, хочу сказать одно: вы все циники, скептики, и мне очень жаль вас. Мне жаль вас потому, что ваш разум закрыт. И мне жаль вас потому, что вы никогда не сможете поверить в чудо.

Я ушел из спорта, и теперь мне нравятся разные странные идеи. Например, взять и построить огромную каменную стену. А не так давно я понял, что не прочь стать губернатором. Просто я ехал мимо губернаторского особняка и подумал: «Черт, какой большой особняк, а почему бы мне не сделаться губернатором». Вот бля, я сказал «особняк»? Ненавижу это слово. Конечно же, я хотел сказать «мимо его большого дома».

Для того чтобы бросить любимое дело, нужно иметь очень веские причины. Однажды врачи нашли у меня рак мозга, рак легких и рак яичка — все за один раз. Мне предложили бросить спорт, но я послал всех на хер и, вылечившись, победил в Тур-де-Франс пять раз подряд. Так что когда я говорю про веские причины, я знаю, что имею в виду.

Математика и медицина несовместимы. Врачи могут сказать тебе, что твой шанс выжить составляет 90 процентов, или 50 процентов, или 1 процент. Все это ерунда, потому что, в конечном итоге, есть лишь два варианта: ты продолжаешь жить или тебя кладут в гроб.

Боль может длиться минуту, час, день или год. Но рано или поздно что-то придет на место боли и заставит боль уйти. Главное — дождаться этого момента. Потому что если ты не дождешься его и сдашься раньше, твоя боль станет вечной.

Близость смерти дает цель.

Меня раздражает, когда кто-то говорит, что от рака меня излечил Господь. Если допустить такое, то тогда, в первую очередь, я должен возненавидеть Господа за то, что он дал мне эту болезнь.

Если бы на небе был Бог, между ног у меня по-прежнему были бы оба яйца.

Мне не нравится, что люди привыкли к раку. Когда чей-либо 75-летний дед умирает от рака простаты, они говорят: «Храни его Господь, он прожил замечательную жизнь», вместо того чтобы говорить: «Вот черт, дед мог бы прожить еще двадцать отличных лет».

Думаю, что по-настоящему я захочу отправиться на тот свет лишь тогда, когда, оставаясь живым, перестану жить. Когда я не смогу ходить, когда я не смогу есть, когда я не смогу видеть, когда стану разозленным на весь мир старым капризным бздуном, ссущимся в простыни, — вот тогда я и буду ждать смерти.

Если бы мне предложили выбрать, кем бы я хотел остаться в памяти — победителем Тур-де-Франс или человеком, пережившим рак, я бы предпочел второе.

Если ты боишься упасть с велосипеда, то никогда не садись на велосипед.

Крики неодобрения всегда громче оваций. Если десять людей будут аплодировать, а один будет освистывать, то все, что ты будешь слышать, — это свист.

От таких слов, как «знаменитость» и «слава», меня, как правило, тянет зевать.

Я ни разу не ударил никого из своих детей. Когда дети начинают мотать вам нервы? Лет в восемь? Достаточно для того, чтобы сесть и серьезно поговорить.

Если через десять лет ко мне подойдет мой сын и спросит, нужно ли ему становиться профессиональным велогонщиком, наверное, я должен буду ему сказать: «Ты что, охренел? Становись лучше учителем, или адвокатом, или врачом». Но я никогда не скажу так. Я отправлю его прямиком на гонки, и это лучшее, что я могу для него сделать.

Для меня всегда было очевидно одно: чем быстрее ты крутишь педали, тем скорее ты сможешь отдохнуть.

Боль временна, смерть вечна.